Зак Кахадо: «Кавказ — место моей силы»

Зак Кахадо — американский художник черкесского происхождения, известный в мире современный авангардист. Его произведения и инсталляции — это смесь несколько техник и стилей, что и помогло ему в итоге обрести свой уникальный, глубоко личный. Одну из последних своих выставок «Существование-сосуществование» он посвятил черкесскому народу. По сути, эта выставка — историческое полотно-осмысление своего «Я», корней, культурного и исторического наследия. Чернозём из древнего родового села Анзорей, предметы старины из коллекций друзей и знакомых, металл, дерево, керамика — используемый материал подвергся воздействию огня, как символа перерождения. Это объединение прошлого и настоящего — вводя в пространство современного искусства старинные национальные предметы, художник наделяет их особым смыслом, даря новую жизнь.

Выставка «Существование-сосуществование» прямо сейчас проходит во Владикавказе в Центре современного искусства и посетить её можно будет до 25 апреля. Сам Зак Кахадо во время своего последнего визита в Москву с удовольствием откликнулся на приглашение Молодёжного Представительства Северной Осетии — Алании и встретился со студентами московских вузов — выходцами из Осетии. Встреча проходила в здании московской осетинской общины.

— Где вы родились и как прошло ваше детство?
— Я родился в Патерсоне, в Америке. Это город-гетто, в котором много иммигрантов, криминала, наркотиков, но при этом я всё равно считаю его хорошим, добрым городом. В моём детстве там было достаточно опасно, на улицах постоянно происходили неприятные истории, но сейчас он уже совсем другой.

— Вы часто рассказываете о ваших корнях, а вы когда-нибудь спрашивали у родителей, почему ваша семья решила эмигрировать в Америку?
— Я не знаю точных мотивов, почему они решили переехать, но у этой истории более широкая география. Первые два брата Кахадо эмигрировали в Нью-Йорк ещё в 1913 году, но потом они оба вернулись в Россию. После этого, через несколько лет уже мой дедушка уехал во Францию и попал во французскую армию, в легион, который состоял из одних черкесов. Мой папа познакомился с моей мамой вообще в Мюнхене, а потом они переехали в Америку, и я родился уже в Патерсоне.

— Расскажите про ваш первый приезд в Россию.
Примерно в 1983 году моя семья переехала из Америки в Иорданию. Мама и папа хотели, чтобы я учился в школе, в которой учат черкесскому языку и отдали меня в международную школу, в которой учились и черкесы — дети дипломатов, выходцев с Кавказа. В этой школе ежегодно проходил конкурс на лучшее знание черкесского языка, в котором победителям организовывали поездку на Кавказ на месяц. Мне было 16 лет, когда я победил в этом конкурсе и нас, победителей, отправили в лагерь «Орлёнок» в Нальчик, и ещё дней 10 мы были в Москве.

— А вы помните, какие чувства испытывали, попав в КЧР, на родину ваших предков?
— Я сразу понял, что я хочу вернуться и пожить тут какое-то время. Я помню, что испытал довольно сильные эмоции, потому что, когда родители рассказывали мне про Кавказ, про Эльбрус, про родину — это всё было как будто какая-то фантазия, как сказка, как что-то несуществующее. Они сами никогда не были на Кавказе, поэтому они рассказывали мне всё это слов своих родителей. И когда я приехал, я понял, что это реальность, я был под большим впечатлением. Я понял, что Кавказ — это место моей силы. Когда ты в Америке, ты чувствуешь, что ты один среди очень многих разных национальностей. А в Нальчике как будто все мне были родные, это было непривычно, я никогда не чувствовал такого, до того как побывал на родине.

— Вы рассказывали о том, что и в Америке существуют общины, где вы могли видеться со своими соотечественниками. Расскажите об этом поподробнее. Было бы интересно узнать, как там это устроено.
— В Общине собираются все выходцы из Северного Кавказа, это и черкесы, и осетины, и абазины, и дагестанцы и многие другие. Мы собираемся по разным поводам, иногда это чья-то свадьба, иногда традиционные мероприятия с танцами и музыкой. Так как мы часть не только кавказской культуры, но и американской, мы встречаемся и по каким-то интернациональным поводам. Это может быть просмотр какого-то фильма, проведение арт-выставок, интересных встреч, спортивные события.
Также всех желающих в общине могут научить читать Коран.
В Америке превалирует поп-культура, находясь в которой ты можешь забыть себя — кто ты и откуда. Общины стараются выстраивать свою работу так, чтобы у всех народов была возможность сохранить свою идентичность, даже находясь в другой стране.

— Какую специальность вы хотели освоить, учась в университете? Всегда связывали свою жизнь с творчеством?
Я не получал никогда художественного образования, но творчеством я занимался с детства. Мои родители всегда говорили мне, что я хорошо рисую. Было время, когда в мире «был бардак», СССР распадался, и я захотел делать что-то значимое, я хотел помогать людям. Я начал изучать международное право человека, работал в ООН. В какой-то момент я понял, что не могу изменить мир — я не могу в одиночку разрушить систему, не могу по-настоящему помогать людям, поэтому ушёл оттуда.
Потом мы с другом начали участвовать в гуманитарных проектах в разных странах, в том числе и в России. И это была уже не работа в кабинете, а «на земле», я видел людей и мог им чем-то помочь.
Вскоре после этого я снова пришёл к искусству. Я понял, что с помощью него я тоже смогу помогать.

— Когда у мастера появляется идея создать выставку? Когда он к ней бывает готов?
— Это не первая моя выставка, но самая первая была связана с моей самоидентичностью. Во мне три идентичности: я — адыг, мусульманин и американец. Во мне всегда был этот конфликт культур: кто я? как мне жить? И я хотел жить в гармонии с собой, поэтому я начал больше изучать историю, культуру, искусство. Мне захотелось создать сильные, глубокие работы на эту тему.
Мне хотелось поговорить о трагедиях моего народа, о победах, о радостях и о самом себе. Хотел передать некоторую реалистичность, показать союз прошлого и настоящего. Для этого в качестве материала в своих работах я использовал настоящую землю с Родины моих предков.

— Вы довольны результатом?
— Я доволен, но сейчас хочу начать создавать новые работы, которые будут более драматичными. Я доволен ещё и потому что вижу, как реагирует зритель. Меня очень тепло приняли во Владикавказе. Когда мне предложили делать выставку, мне предложили делать её в Москве. Но я сказал, что хочу делать сделать её сначала на Кавказе, потому что это интимный диалог между мной и моими братьями и сёстрами с Кавказа. Первая выставка прошла в Национальном музее в Нальчике, потом в музее Востока в Майкопе, потом уже во Владикавказе. Сейчас обсуждается возможность провести выставку ещё и в Абхазии, Ингушетии, Дагестане, Краснодаре.

— Как выработался ваш фирменный стиль?
—Я очень хотел сделать что-то уникальное. То, чего раньше никто не делал. Я смотрел много работ художников с Кавказа, они все использовали разные стили, писали маслом, акриловыми красками и многими другими материалами. Мне очень нравилось, но я понимал, что мне делать что-то похожее не нужно, потому что лучше, чем они, я не сделаю. Поэтому мне пришла идея использовать натуральные материалы. Дерево, землю. Я не использую пластик, синтетику и что-то такое, искусственное.
Основной образ, который чаще всего появляется в моём творчестве — это черкеска — символ нашей нации.
Основные темы — я хотел поговорить о трагедиях без всякого стеснения. Поговорить о том, что, да, у нас был геноцид, да, у нас были войны и это факт. Мы не должны замалчивать это. Мы должны помнить нашу историю.

— Какой художник вас вдохновляет?
— Честно? Бог. Это для меня самый талантливый художник. Я не могу назвать ни одного художника, который создал что-то более интересное или эстетичное, чем то, что создал Бог.
Я очень люблю творчество, я уважаю всех художников, но я стараюсь, чтобы они не влияли на моё творчество. Хочу делать что-то своё.

— В каких городах проходила ваша выставка и где сейчас её можно посетить?
— Сейчас выставка проходит во Владикавказе, её продлили до 25 апреля. В ближайшее время выставки планируются также в Петербурге и в Махачкале.

— Какая ваша самая любимая работа?

— Картина с медным торсом.  У неё особенная история. У меня долго не было детей. И Бог дал мне такой ответ: «подожди». И спустя какое-то время дал нам с женой сына. Мы были очень счастливы. Это некая метафора — рождение героя Кабарды. Каждый сын Кавказа — герой. Я всегда стараюсь отражать в своих работах свою личную историю.

— Как вы сами называете ваш стиль?
— Кто-то однажды назвал его нео-черкесский авангард. Мне понравилось это. Я сам как-то никак его никак не называю.

— В своих интервью вы часто говорите, что нельзя создать что-то масштабное, не окунаясь в родную культуру. Что вы считаете самое недооценённое в вашей родной культуре?
— Я могу сказать, что многие люди не ценят свои традиции. Все стремятся постоянно к чему-то чужому, многим кажется, что где-то лучше, но это не всегда так. Многие жалуются на жизнь на своей родине. Но нет идеала. Нью-Йорк не идеальный, Калифорния не идеальна. Нигде нет идеальной жизни. Нужно ценить то, что у нас есть.
На Кавказе смогли сохранить огромное уважение к старшим, сохранить особенные отношения между мужчиной и женщиной. Это очень важно. Потому что в мире сейчас «каша». Понятия подменяются, теперь банан называют лимоном, и всё это доходит до абсурда, за одно неудачное слово тебя могут загнобить. И мне нравится, что на Кавказе из поколения в поколение сохраняют культуру, законы, и тебе всё понятно. Как было 100 лет назад, так и сейчас. Осталось уважение к старости, уважение в отношениях между людьми, но при этом это не значит, что на Кавказе не знают, что такое современность, здесь просто научились сочетать это. Духовность, уважение к себе — всё это очень важно. Вы бы удивились, как в мире размылись такие понятия как уважение к себе, достоинство. Мне нравится, что для людей на Кавказе  это остаётся важным.
Когда ты молод, ты не понимаешь зачем тебе соблюдать все эти традиции, ты не понимаешь их смысл, тебе кажется, что они только усложняют жизнь. Но с годами ты познаешь важность этого всего.

Ирина Боцоева