Жизнь прекрасна (или история одного визита в госпиталь)

Внимая ужасам войны,
При каждой новой жертве боя
Мне жаль не друга, не жены,
Мне жаль не самого героя…
Увы! утешится жена,
И друга лучший друг забудет;
Но где-то есть душа одна —
Она до гроба помнить будет!
Средь лицемерных наших дел
И всякой пошлости и прозы
Одни я в мире подсмотрел
Святые, искренние слёзы —
То слёзы бедных матерей!
Им не забыть своих детей,
Погибших на кровавой ниве,
Как не поднять плакучей иве
Своих поникнувших ветвей…

Я встал в восьмом часу. Поднялся легко, без будильника. Отведав замечательный завтрак, который состоял из макарон с курицей (да, завтракаю я плотно), я отправился прямиком в ванную комнату наводить марафет и, что называется, проводить обряды утреннего туалета. Однако сегодня мне было бы правильнее назвать это мыльно-рыльными процедурами — настроение было окрашено в хаки. И не зря, меня ждал огромный пласт информации, который мне нужно было оформить в красивый репортаж. Побрившись и допив кружку азерчая, я выдвинулся.

Дорога была короткой, но нелёгкой — все осложняли приставучий снег и непривычный моей южной плоти холод.

С Дмитрием Рейсих мы встретились на Автозаводской. Видел я его второй раз, первая встреча в стенах общины была короткой и мы продолжили знакомиться. Дмитрий приятный человек, поэтому общение получилось в стиле пинг-понга.

– Журналист?
– Собственной персоной.

– Учишься где?
– В президентской академии.

– А работаешь?
– РИА Новости.

Я поборол соблазн и не стал хвастаться ему своей пресс-картой — осетинское тщеславие сегодня проиграло. Беседа о моей профессии могла тянуться вечно, но звонок Олега Тезиева прервал милый разговорчик.

Серая Тойота с юго-осетинскими номерами ждала нас у парковки ТЦ, за рулём сидел, быть может, самый фактурный человек, которого мне доводилось видеть: первый премьер-министр Южной Осетии, а также отец-прародитель ВС РЮО. Его биография заслуживает отдельного двухтомника, автором которого должен быть человек подходящей квалификации, а значит роспись его жизни выйдет не из-под моего пера. Но я проникся и утверждаю — мужчина волевой, сделанный из булатной стали.

Мы выдвинулись в сторону военного госпиталя им. Вишневского. После пары вопросов о моей фамилии, упоминании Казбека Фриева и поиска общих знакомых диалог рассыпался, Олег переключился на Дмитрия, а я всю оставшуюся дорогу думал о предстоящем визите. А Олег рассказывал те самые истории из арсенала бывалого офицера…

Доехали до госпиталя мы в половину первого.  Видок его снаружи был мрачноватый, что вполне соответствовало общему характеру визита. У шлагбаума нам встретился очень улыбчивый парень в панаме. Он был одет в лёгонькую куртку, а его голубые глаза ловили блеск декабрьского солнца, которое весело отражалось в них. Я видел, что он сидит то ли на табуретке, то ли на скамье. «Раненый боец в гражданке», — мелькнула мысль в моей голове.

Парень быстро пропал из поля зрения, а меня больше волновало лишь то, как выйти из машины и не измазать брюки грязным снегом. Безуспешно — но всё же преодолев зимние препятствия, я приступил к важной в осетинском обществе церемонии — рукопожатию. Первым руку старшим не тянул, но очень охотно брал инициативу в кивании головой. Навестить ребят в госпитале помимо нас приехали Олег Хадарцев, Баглар Тедеев, Алан Дзампаев и Алексей Габисов. Все дружелюбно тянули руку, интересовались моими делами. Я на секунду забыл, что наша скромная делегация направляется в колыбель боли и лишений.

Прошли КПП, получили пропуска, встретили именитого Дзамболата Тедеева. К этому моменту я забыл о своём недосыпе и кусачем холоде, мне было хорошо находиться среди своих, пусть эти свои и много старше. И вот я со свежеприобретённым слегка прихрамывающим товарищем Черменом Сацаевым переступаю порог одного из корпусов госпиталя, где находятся наши ребята. Хотя, как подметил Дима Рейсих: «там все — наши».

В коридорах госпиталя на глаза изредка попадались люди, я не задерживал на них внимания — строил в голове план репортажа. Но периферийное зрение вещь все цепляющая — мои зрительные рецепторы засекли оперевшегося на костыль бледного парня. Лет ему около 26–28, не больше. Мозг дорисовал картину, неприятную, признаться, но не худшую: перелом, загипсованная нога. Но, увы, подойдя ближе, я понял, что конечности нет вовсе. Я быстро осознал, что это не травматология Владикавказской РКБ или столичной ЦКБ, а, чёрт его, военный госпиталь. Положа руку на сердце, скажу, что, да — розовые очки с 18-летнего меня спали давно, но ещё никогда мой позитив так стремительно не разбивался о суровые скалы действительности. Раненные, измученные солдаты и, возможно, офицеры. У кого-то нет руки, у кого-то обеих, кто-то без ноги, другие без руки и ноги, кто-то — без обеих ног. И все они — молодые ребята, до 40 лет, вся жизнь впереди.

«Как же так?!» — эта реплика резала мой ум половину встречи.

Мы добрались до «осетинской» палаты, расположились, разрезали пироги. Тот самый Чермен, ну, который слегка прихрамывал, пытался накормить меня картофджыном, но я промямлил что-то вроде «нӕ мӕ хъӕуы, ӕхормаг нӕ дӕн, бузныг». Он понимающе кивнул. Чера тоже инвалид, ему оторвало ногу — наступил на мину в попытке спасти боевого товарища. «Клянусь, думал что это конец! Ни капли не верилось, что смогу вернуться живым», — рассказывал он с лёгкой ухмылкой. Почему ухмылялся? Не знаю, то ли от радости — ведь всё же выжил, то ли другие мысли заселяли его мозг. В любом случае, слова добровольца прозвучали по-особенному.

Другой парень, Таймураз Каллагов, чуть старше остальных ребят. Обстоятельства, при которых он получил ранение, мягко сказать, сюрреалистичны. Пулевое ранение, пулемёт. Полагаю, что калибр был 7,62. Что необычного? Подстрелил его свой же. Нет, не случайно. Будучи в неадекватном состоянии, а точнее «под кайфом», молодой «вояка», вскинув пулемёт, поставил всех сослуживцев на колени. Ну как всех — Таймураз со словами: «Как я на колени встану? Я же осетин!» двинулся в сторону преступника с целью отвести дуло пулемёта в сторону и хорошенько «у…» хама и урку. Выстрел, дикая боль, крики. «Думал, что ногу оторвало, стал рукой искать её на полу», — рассказывал нам Таймураз.

Третий боец, лет 30, Артур Дзилихов, получил ранение на самом сложном участке фронта — в районе небезывестного Работино. Маленький украинский посёлок уже стёрт с лица земли, не имеет чёткого географического положения, но надолго останется в памяти тех, кто участвует или имеет косвенное отношение к СВО…

К сожалению, у всех этих ребят проблемы с выплатами. Даже с теми, которые были гарантированы главой государства. Осетины Москвы всеми силами пытаются разобраться с этим вопросом, нанимают юристов, бесконечно обращаются в военную прокуратуру. Локальные успехи имеются, однако глобально пока ничего не поменялось. Ну что же, и мы не лыком шитые — боремся как можем за это самое лучшее. Но за ребят правда обидно.

Моё практически понурое настроение спасли сами бойцы — я даже успел было перенять их позитивный настрой. Потом долго пытался понять, что заставляет их улыбаться, шутить.

Ответ пришёл в голову уже ночью, спустя много часов после встречи — они, по моему мнению, осознали главную ценность жизни — саму жизнь. Они поняли, что цепляться за неё стоит всеми силами, даже если конечностей недостаёт.

Когда мы уходили, в коридоре встретили парня, который ранее приветствовал нас у шлагбаума. Помните же — с голубыми глазами. Как оказалось, зовут его Максим, наши называют Максиком. От силы ему года 22. Там, на улице, он сидел не на лавочке. И не на табуретке. Электрическое инвалидное кресло — вот его лавочка, табуретка и ноги на оставшуюся жизнь. Моё нутро вновь залила грусть, хотя Максик был будто на пике позитива. Он перебирал, как я успел разглядеть, белые православные чётки, и на его руке гордо блестели позолоченные (а может и золотые) часы…

Георгий Фриев