«Дон-Жуан» на сцене Дигорского театра

Не успела я приехать во Владикавказ, как сразу поступило предложение сходить куда-нибудь. Поначалу отнеслась к этому немного скептически: ну куда можно сходить в нашем городе?! Но, когда узнала что на сцене «Дигорского театра» идет премьера, да еще по пьесе одного из любимых писателей, сразу же согласилась. Было любопытно: Дон-Жуан будет говорить по-дигорски!

День премьеры выдался жарким во всех смыслах. Даже ужасная духота не напугала любителей театра и еще за час до начала спектакля начали подтягиваться зрители. Вечер начался со вступительного слова художественного руководителя Дигорского театра Ларисы Абисаловны Гергиевой.

Итак, спектакль «Дон-Жуан» по пьесе Ж.Б.Мольера. Казалось бы, тема довольно щепетильная и не актуальная для менталитета осетин, но… Ален Маратра, известный французский режиссер, рискнувший по просьбе художественного руководителя поставить творение Мольера на сцене Дигорского театра, смог учесть все факторы и создать свою версию, новую, свежую историю, показать дамского обольстителя с другой стороны.

Приглушили свет и зрелище началось. Актеры в маскарадных костюмах появляются в центре зала, на балконе, сцене и начинают танцевать.

Появление, безусловно, эффектное — между актерами и зрителем наладился удивительный диалог. Первые заставили последних эмоционально реагировать на происходящее на сцене, заставили вместе пережить историю, пронести все через себя. И зритель, как мне показалось, в отличие от Станиславского, ПОВЕРИЛ!

Когда Пьеро (Астемир Арсагов) с горящим взглядом, носясь по залу с волнительной речью кричал своей возлюбленной Шарлот (Лариса Дагуева) о своих сомнениях в искренности ее чувств к нему и о спасенном им Дон Жуане, зал безудержно смеялся.

Потрясающий Дон Жуан (Альберт Хадаев), высокий, статный, чей голос заставлял волноваться, несмотря на свой отрицательный имидж беспринципного и равнодушного к чувствам других, смог обаять зрителя.

Зал живо реагировал на происходящее на сцене. Когда Дон-Жуан вел диалог с нищим, который просил о помощи. На его слова «Мæнæ дин сугъзæрийнæ, фал дæ Хуцауи ралгъетæ!» («Вот тебе монета золотая, только прокляни своего Бога!»), – зал в ужасе замер, осознавая в нависшей тишине значение этих страшных слов, и ответом богохульнику был возмущенный выдох. Вот тогда я поняла — спектакль удался, и мне хотелось тут же прокричать: «Браво!».

Нельзя не отметить костюмы (художник по костюмам Мирэль Диссенжи был специально приглашен из Швейцарии), которые так эффектно смотрелись: их хотелось разглядывать и разглядывать.

Удивила и звукорежиссерская работа: соответствующая эпохе и сюжетной линии музыка создавала полноту действа. Создавалось ощущение, будто ты действительно находишься в заброшенном храме, где под куполом собирается звук и обрушивается на тебя с огромной силой. Просто замечательное ощущение! Музыка, кстати, звучала знакомая. Выбор Моцарта, разумеется, весьма логичен. ( У Моцарта есть опера «Дон-Жуан» по пьесе того же Мольера). И самое главное: актеры раскрылись! Это сложно было не заметить и не прочувствовать! Единственный минус – слишком быстро закончилась эта маленькая сказка, которая разом перебрала всевозможные эмоции в наших сердцах, сердцах зрителей.
После спектакля на наши вопросы ответили художественный руководитель Дигорского театра Лариса Абисаловна Гергиева и постановщик «Дон-Жуан» на сцене Дигорского театра, известный французский режиссер Ален Маратра.

А.Т.: Почему выбрали именно это произведение?

Л.Г.: Во-первых, классику надо ставить как можно больше, т.к. это школа, на которой может вырасти мастерство актеров. Во-вторых, сейчас театр уже поднялся до уровня классики. Театр — это такие имена, как Гальдони, Лопе де Вега, Мольер, русские классики пока нам немножечко тяжело даются, но тоже уже хочется начинать. Это все такие произведения, в которых очень много движения, всевозможных трюков, много нюансов. Я взяла это произведение, потому что оно еще никогда не ставилось у нас. Образ Дон-Жуана совсем не такой, каким мы его привыкли видеть. Даже зрители говорили, что представляли его иным, красавчиком, в которого все влюблены.

У Мольера он совсем другой – острый, в чем-то может даже и злой, умный, дерзкий, смелый, он очень разный. Таков мольеровский Дон-Жуан. Мне хочется, чтобы мы ставили именно такую классику, на которой они учатся слову. Потому что когда театр был заложен, его воспринимали, как народный, любительский. Надо ставить не только любительские осетинские комедии. Это с успехом делают и многие другие театры. А мне все-таки хочется как можно больше ставить классики. Хотя это не очень просто в условиях полного безденежья. Но находятся такие добрые люди, как Таймураз Боллоев. Зрители, думаю, оценили потрясающие костюмы. Это все натуральные ткани. Сделано все в Мариинских мастерских большими профессионалами, которые шьют для столичных театров. Это дорогое удовольствие.

А.Т.: Что можете сказать по поводу адаптации текста? Стоит ли адаптировать его под особенности менталитета, языка или можно подавать в оригинальном виде?

Л.Г.:Я думаю, что это надо делать. Это же глупо: раз Мольер написал на французском, то и ставить в Осетии не стоит. Пушкин переведен на бесчисленное количество языков, Достоевский и другие наши классики. Вот, наконец, и на дигорском зазвучал Мольер . Пусть как можно больше классики переводится. Важно найти профессионалов, которые будут хорошо переводить шедевры классики. Перевел Дон-Жуан Амурхан Кибиров. А режиссер Ален Маратра работал до тех пор, пока результат его не устроил.

А.Т.: Какие планы на ближайшее будущее? Что зритель сможет увидеть на сцене театра?

Л.Г.: Я хочу уже попробовать что-то из современных драматургов. К сожалению, большая проблема. Надо писать на родном языке. К сожалению, осетинские драматурги – зияющая дыра. Не хочется повторять только старое. Хочется что-то новое, современное, соответственно, придется переводить. А где сейчас современные драматурги осетинские, я не понимаю. Их практически нет. Пусть пишут, мы с удовольствием будем ставить. Только чтобы это было на уровне. А так конечно, меня интересуют авторы западно — европейские, русские. Хочу, чтобы мы поставили Островского. И мне хочется, чтобы наш зритель немножко отошел от бытовых осетинских комедий. Больше классики должно быть, попробуем какие-то серьезные размышления. Вот и сейчас, сколько размышлений у Мольера.

А.Т.: Что касается стилей. Сейчас пик нового течения, например, в музыке – авангард. За пределами Республики все погружено в нечто новое. В Осетии пока мы с этим не сталкивались. Не думали о подобных смелых решениях? Можно попробовать ведь какой-нибудь артхаусный спектакль?

Л.Г.: Естественно, я хочу пробовать! Мы кое-что проделали в течении трех лет, чтобы подготовить к этому публику. Мне кажется, наш зритель уже созрел, для того, чтобы воспринять какие-то довольно спорные произведения. Пора ставить и давать пищу для размышления. Мне хочется, чтобы ходила молодежь. Я очень рада заметить то, что публика стала ходить. Я мечтаю, чтобы у нас поднялся уровень культуры театра как в столичных и европейских театрах. Потому что сам по себе, по душевности, по восприятию у нас зритель потрясающий. Меня беспокоит другое. Вот идет у нас спектакль. Вы мало кого увидите из других театров. Их это не волнует и не интересует. Это неправильно. Не дружат театры между собой. Хотелось бы, чтобы больше радовались успехам друг друга.

А.Т.: Как Вам кажется: премьера удалась?

Л.Г.: Да, безусловно. Сегодня была первая премьера. Завтра – вторая. Третья будет теперь уже в сентябре.

А.Т.: Ален, Вы здесь уже довольно давно. Что больше всего запомнилось?

А.М.: Работа с актерами.

А.Т.: И как работалось с осетинскими актерами?

А.М.: Было тяжело. Дело в том, что мы разговариваем ведь не на одном языке. Все разное. Это исходит от культуры, от человеческих отношений. Что-то не шло вначале, что-то было не так. Актеры не открывались, не понимали, что я хотел от них. Осетинская культура в какой-то степени отлична от французской (я говорю о культуре, как о чем-то социальном) люди закрыты, как бы в себе. Ну и предосудительность какая-то: поскольку мы ставили Дон-Жуана, где – обольщение и соблазн, в дигорском языке этих слов, оказывается, вообще нет. Есть «нежность», но это все другое. Я приехал сюда как француз не с тем, чтобы вы делали все, что делают французы. Это было бы глупо. Это обмен опытом, конечно же. Чтобы иметь этот обмен культурный, чтобы была общая точка зрения, общая цель. Это как мужчина и женщина, которые решают пожениться.

Как говорил Дон-Жуан: «Кого-то выбирают. Но это же не на всю жизнь». Можно жениться, иметь детей, но все равно семья может не состояться. Нужно было найти какой-то момент, когда можно было бы быть вместе, чтобы наш обмен мнениями и культурой состоялся в истории Дон-Жуана, даже если это не произносится словами. Но мы поставили эту пьесу и сделали нечто универсальное. Чтобы это осуществить, понадобилось чтобы актеры были чувственны, и чтобы было сознание человеческое. Не только театральное сознание.

А.Т.:В сюжете было много изменений. Это была адаптация текста под специфику дигорского языка и менталитета или просто Ваша такая задумка?

А.М.: Нет, нет. Адаптация, которую я сделал — я хотел, чтобы люди поняли Дон-Жуана. Дон-Жуан – это революционер, который хочет прокричать миру правду. Любой человек, любой артист, который прокричал, является, конечно же, в своем роде мучеником. Солженицын или Достоевский, тоже прокричали правду, страданья. Каждый артист пытается понять мир и эти страдания, и пройти через все это. Есть какая-то правда, которая объединяет все это. Это нечто святое. Это затрагивает человеческое существо очень глубоко.

А.Т.: Кто из авторов Вам ближе всего?

А.М.: В настоящий момент я очень люблю Достоевского. Это настолько универсально, актуально на сегодняшний день. Я нахожу это невероятно мощным. У него говорится обо всем — о низости человеческой, о желаниях и забвении души.

А.Т.: Это означает, что в следующий раз мы сможем увидеть Достоевского?

А.М.: Нет, не здесь. В настоящий момент надо что-то другое. У меня, конечно, есть большое желание поставить Достоевского, но не знаю пока, как это сделать. Есть знаменитый Литовский режиссер Э.Някрошюс, который поставил Достоевского. Он поставил очень сильную вещь. Но здесь пока нужно ставить что-то игровое, веселое. Публика может быть не совсем привыкла к серьезным вещам. В Осетии очень медленный ритм.

А.Т.: За это время что Вы находитесь в Осетии успели познакомиться с осетинской культурой, живописью, поэзией?

А.М.: Я очень много здесь встречал художников, видел танцы «Алании». Успел довольно многое. Я прочитал осетинские мифы и мне это очень понравилось. Меня удивляет то, что здесь очень маленькие зарплаты, но на улицах много дорогих иномарок. Это ни есть культура. Думаю, что когда-нибудь это изменится. Культура – это обязанность.

А.Т.: Работа, я так понимаю, выдалась довольна сложная. Но Вы довольны спектаклем?

А.М.: Не то, что бы удовлетворен, но очень взволнован.

А.Т.: Какие у Вас планы на будущее?

А.М.: Вернуться сюда и еще поставить что-нибудь.

 

Материал Аланы Таказовой