Судьба

Зоя появилась на свет в Москве, когда её родители были ещё студентами. Но потом так судьба повернулась, что росла и воспитывалась она в Орджоникидзе (ныне Владикавказе) у родных её матери Тахоховых.
– В выходные дни все собирались в доме. Пели, танцевали, – вспоминает Закия Абасовна. – Я очень люблю город, люблю вообще весь Кавказ, его людей. И не понимаю, что и почему там такое происходит сейчас.
Она научилась читать в пять лет, ещё будучи в Москве. Девочку всегда тянуло к книгам. Ей повезло.
– На нашей улице жила женщина из алдар, осетинских дворян. Раскулаченная, конечно. Единственное, что у неё оставалось, – это её прекрасная библиотека, две комнаты в стеллажах с книгами. Я частенько пряталась у неё от своих дядьёв, которые так и норовили занять меня домашней работой. И читала, читала – Лермонтова, Пушкина, Горького, Чарскую… – всё, что попадалось под руку.
Училась Закия в русской школе, во всех классах была отличницей.
– К лету 1942 года я окончила девять классов. Фашисты подходили к городу. Были созданы народные ополчения. Мы с подружкой Неллей Дигуровой тоже попросились и попали в бригаду Северо-Осетинского театра. В этой бригаде был весь его цвет.: Кокаев, Баллаев, Тхапсаев, Икаева… Мы рыли противотанковые рвы. На фоне страшной трагедии войны общение с ними было просто счастьем. Юмор не покидал этих людей даже в минуты опасности.
Вот представьте себе: бомбят, самолёты фашистские летят низко, а место открытое. Кокаев (Шаукудз) кричит: «Полундра!», а Володя Баллаев запевает осетинскую песню. Нас, девчонок, жалели. Частенько Тхапсаев говорил нам: «Бегите домой, чижита».
Мы, школьники, по-настоящему начали понимать, что такое война, когда наших ребят на фронт позабирали. Четверо моих дядей тоже ушли. Из взрослых остались в доме одни женщины. Надо было помогать семье, и я окончила курсы шофёров, стала развозить по городу хлеб. За это получала две буханки хлеба в день. Для той поры это было просто потрясающе.
Потом я была причислена к ополчению, которое размещалось в помещении школы №30. (Это рядом с базаром, где террористы уже в наше время людей взорвали.) И вот однажды там появился представитель Ленинского райкома комсомола. Нас выстроили во вдвое. Он скомандовал: «девушки 1923-1926 года рождения – три шага вперёд!» Набрали 120 человек, отправили домой собраться, а через два дня погрузили в машины… Родные рыдают, а их успокаивают: «Почему вы плачете? Мы ваших детей отвезём в Тбилиси для обучения связистками.» Но повезли нас в другую сторону, в снайперскую школу под Грозный. Обучили, аттестовали и приписали нас к 11-му Гвардейскому корпусу морской пехоты девятой армии Южного фронта.
Мы догоняли свой корпус пешком, нагруженные амуницией донельзя. Путь был очень трудным, но самое сложное нас ждало, конечно, впереди. Передовая тогда дошла до Тамани, где шли ожесточённейшие бои. Потери там были страшные. Мы, снайперы-наблюдатели, в атаку в принципе ходить не должны были, выполняли спецзадания между боями. Но некоторые девчонки не выдерживали и кидались в бой.
В общем, все это было кошмарно. На моих глазах убили мою напарницу Анечку Борисоглебскую. Полину, фамилию которой я , к сожалению, вероятно, после контузии, забыла, была ужасно ранена ужасно, вся изуродована. Когда я к ней подошла, она ещё жива была и в памяти, просила: «Зоя, пристрели…» Я в ужасе кинулась от неё бежать. Она долго снилась мне.
Потом в мирной жизни, я старалась гнать от себя воспоминания о войне. Даже на работе не знали, что я её участница. Но однажды к Дню Победы в нашу организацию прислали медаль для того, чтобы её вручили мне. «Секрет» открылся. Да ещё уговорили меня на торжественном собрании выступить в воспоминаниями. Я начала было говорить, но вспомнила о девчонках, из глаз брызнули слёзы, в зале у людей глаза тоже повлажнели… В общем, собрание я сорвала.
Я о моих подругах-снайперах как-то статью написала, в надежде, что кто-то из выживших отзовётся. Нет, молчание.
– Рука у вас больная из-за раны?
– Да, меня немецкий снайпер подстрелил, когда с задания выходила. Я тогда долго сидела в укрытии, сняла немецкую стереотрубу. Намаялась, проголодалась, потом рванула перебежками, думала, успею. Сначала полоснула пулемётная очередь, но ею только полу моей шинели порвало. А потом фашист из снайперской винтовки разрывной пулей саданул по руке.
Как я прошла санбаты, госпитали, что видела при этом и пережила – это особая история. Руку удалось сохранить, но она искалечена, пальцы не разгибаются.
Не буду рассказывать и о том, каково женщине на войне. Муж только пошутил, когда мы с ним сошлись: «Ты что же, в дау никому не понадобилась?» Я обиделась тогда, мы поссорились. В те времена у горянок нравы строгие были. Свою чистоту, девичью честь мы берегли.
Был 1944 год, ещё шла война, когда я подала документы на поступление в МВТУ им. Баумана, на танковый факультет. Мы ведь тогда какими были? Жили заботой о государстве. Танков фронту не хватало, и мне хотелось поучаствовать в создании грозной техники. В Бауманском мы встретились и с моим будущим мужем. Я тогда ходила с перевязкой, а он, мой суженый, Владимир Семенович Чистилин, – на костылях. Я ему говорила: «Володя, как же мы будем жить, детей растить?» А он смеялся: «У нас в тобой на двоих три руки и три ноги – справимся», Он хотел много детей, у нас родилось трое. Первая дочь Ольга появилась на свет, когда мы учились. На год я брала академический отпуск. А когда вышла из отпуска, Оленьку, можно сказать, всем курсом растили.
С танкового факультета мне пришлось уйти. Я после войны стала разыскивать своего отца, объявленного врагом народа. Не знала, что он уже был расстрелян. В общем, началось некоторое разбирательство. В институте меня как фронтовика оставили, но факультет рекомендовали поменять. Меня уговорили умные люди перейти на новый факультет – сварочного производства. Я этим людям бесконечно благодарна.
И вся моя последующая биография, в общей сложности это 42 года, была связана со сварочными технологиями, поиском новых подходов в этой области. Эти годы я проработала в авиационно-космической отрасли. У меня шесть авторских свидетельств. Успешно защитила кандидатскую диссертацию в Институте им. Патона, тоже по сварке. «Мои» швы до сих пор «работают», в том числе на «протонах».
Сейчас идут всякие реорганизации, но недавно я поняла, что мои разработки эксплуатируются и сейчас. Я горжусь тем, что и с моей помощью атомный щит страны держится. И я написала письмо Юрию Николаевичу Коптеву, генеральному директору Российского авиационно-космического агентства. Напомнила ему, в каком положении нынче находятся специалисты, которые все это поднимали. У меня, например, пенсия 1100 рублей. Что это сегодня?
Скоро День Победы, её 55-летие. Пока был жив муж, мы с ним этот праздник всегда вдвоём отмечали. Выпьем бывало по рюмочке коньяка и вспоминаем каждый про своё.
– С московской диаспорой дружите?
– Сейчас чаще стала встречаться. Знаете, ностальгия…

Мария ПОСОХОВА