Виталий Калоев, подозреваемый в убийстве швейцарского диспетчера: Не хочу, чтобы мои дети бесследно пропали

О Виталии Калоеве мир узнал в феврале 2002 года, когда его арестовали по подозрению в убийстве сотрудника швейцарской диспетчерской фирмы «Скайгайд» Петера Нильсена. Именно Нильсен дежурил 2 июля 2002 года, когда столкнулись «Боинг-757» и Ту-154 «Башкирских авиалиний». На борту последнего было 69 человек. В том числе — жена, сын и дочь Калоева. Комиссия выяснила, что причиной катастрофы стали ошибки диспетчера и российского экипажа.

До сих пор Виталий находится в клинике под Цюрихом и ждет суда. Ему разрешили говорить по телефону. Я позвонил Калоеву в клинику. Это первое его интервью.

— Виталий Константинович, здравствуйте! Это «Комсомолка»…

— А я вам сам хотел позвонить. Чтобы сказать огромное спасибо вашим читателям за их письма и отклики, что были размещены на вашем сайте в Интернете. Брат мне все передал, я все прочитал. Всем спасибо!

— А газеты вам передают?

— Вашу газету только и получаю. Ну и «Известия» еще.

— Как вы себя чувствуете?

— Нормально.

— Скучаете по Владикавказу?

— Скучаю лишь об одном — что не могу посещать могилу своих детей.

— У вас там есть возможность разговаривать по-русски?

— Нет. Я с врачом разговариваю в неделю один раз, когда переводчица бывает. Она мне и рассказывает о том, что в мире творится.

— Вы швейцарцев ненавидите?

— А что мне их — любить? Хотя я понимаю, что простые смертные ни в чем не виноваты…

— За что вы их так?

(Долго молчит.)

— Как объяснить? Швейцария виновата в гибели моих детей.

— Вы Петера Нильсена никогда не простите?

— А чего мне его прощать?

— Я сказал немецкому телевидению, что Петеру Нильсену воздалось за его поведение…

— Правильно сказали. Кроме него, должно воздаться и директору «Скайгайда» Алену Россье. (Работа в диспетчерской фирме была организована плохо, важная аппаратура в момент катастрофы была отключена. — Прим. автора.)

— Вы просили Россье устроить вам встречу с диспетчером?

— Да, в 2003 году, я просил «Скайгайд» показать мне Нильсена, а они его спрятали. А потом я получил факс-письмо. «Скайгайд» попросил, чтобы я отказался от моей мертвой семьи: получил компенсацию и подписал бумаги, по которым соглашался, чтобы фирму больше не преследовали. Меня это возмутило. Я им позвонил и сказал, что хотел бы встретиться с Нильсеном и обговорить эти вопросы. Он сначала согласился, а потом отказался.

— Зачем вы хотели встретиться с Нильсеном?

— Я решил заставить его покаяться. Я ему хотел показать фотографии своей убитой семьи, а потом вместе с ним пойти в «Скайгайд» и позвать телевидение, чтобы они — Нильсен и Россье — перед камерой принесли мне извинения. Это мое желание не было ни для кого секретом.

— Вы пошли к нему с ножом?

— Так я из 25 лет, что у меня стаж был, 15 — 16 провел в командировках. Весь этот набор всегда со мной. Я же строил.

— И вот вы пришли…

— Я постучал. Нильсен вышел. Я ему сначала жестом показал, чтобы он меня пригласил в дом. Но он захлопнул дверь. Я снова позвонил и ему сказал: «Ихь бин руссланд» («Я — Россия». — Прим. авт.). Эти слова со школы помню. Он промолчал. Я достал фотографии, на которых были тела моих детей. Хотел, чтобы он их посмотрел. Но он оттолкнул мою руку и резко показал жестом, чтобы я убирался… Типа как собаке: пошел вон. Ну я промолчал. Понимаете, обида меня взяла. Даже глаза слезами наполнились. Я второй раз протянул ему руку с фотографиями и по-испански сказал: «Посмотри!» Он к-а-ак хлопнул меня по руке… Снимки полетели… И там понеслось… Наверное…

— Что понеслось?

— Я не помню уже. Я вышел из себя. Рассудок потерял, когда фотографии упали… Я не помню, что делал…

— Вы видели его жену и детей?

— Нет. Я вообще никого не видел. Я даже не знаю, как оттуда вышел.

— Следствие утверждает, что Нильсена убили именно вы. Вы с этим согласны?

— Я еще год назад рассказал, что пошел к Нильсену, разговаривал с ним, а что дальше было — не помню. Я ничего не скрывал. А по уликам, что мне предъявляют, выходит, что я его убил.

— А что за улики?

— На моей одежде есть частицы одежды Нильсена, следы крови и еще что-то. На ноже — тоже его кровь. Про отпечатки моих пальцев ничего не сказали. Но в ноже обнаружили какие-то частицы моей одежды.

— Но вы не признаете себя виновным?

— По уликам признаю. А как на самом деле было, я не знаю.

— Швейцарцы говорили, что у вас после смерти Нильсена были мысли о самоубийстве…

— Это фантазии. Швейцарцы, наверное, сильно этого хотели и, вероятно, надеялись, что я покончу с собой. И даже, может, обрабатывали меня, говорили, что мне лучше умереть.

— Кто говорил?

— Люди, с которыми приходилось сталкиваться в первые дни, — врач, их переводчица.

— Вы сейчас жалеете, что Петер Нильсен мертв?

— Как я его должен жалеть? Мне, понимаете, легче не стало от того, что он умер. Мои дети не вернулись…

— А его жену и двоих детей не жалко?

— Говорили мне тут, почему это я не написал письмо его родным? А они написали мне, когда погибли мои дети?

— Вы о трагедии в Беслане слышали?

— Я и по телевизору смотрел, и телеграмму с соболезнованиями послал президенту Северной Осетии… И написал, какие швейцарцы сволочи, они говорили мне: «Вам так и надо!» А врач здешний сказал: «Тебе должно быть легче. Потому что таких, как ты, уже много…»

— Что бы вы сказали тем, кто потерял детей в Беслане?

— Беслановцев лучше меня никто не понимает. Я не знаю, как им жить дальше.

— А вы после авиакатастрофы ответ на вопрос «Как жить дальше?» нашли?

— Я его и сейчас не нашел… Пока у меня планы — дожить до суда. Но я его не боюсь. И не признаю. Я им так и сказал: швейцарский суд для меня ничего не значит. Для меня выше суд моих детей. Если бы они могли, они сказали бы, что я их действительно любил, что не оставил их, не позволил, чтобы они так бесследно пропали…

Роман ПОПОВ
Фото Рейтер и АП
05 марта 2005 г.
«КП»